или люди выпахивали: секиры-бердыши, мечи, копья, стрелы, нательные медные и серебряные кресты, складни… Один из бердышей, судя по рисунку в журнале, был с поразительно искусными украшениями.

Где сейчас те находки? Ведь, к превеликому сожалению, не сохранился музей. С. Л. Мухина убеждена — некоторая часть нечаевских открытий все-таки уцелела и хранится в областном музее в Туле.

Но всего того, чего добился, Нечаеву предстало недостаточным. Стал мечтать о памятнике. Стал, используя возможности журналов, взывать к самым тонким патриотическим чувствам сограждан и вербовать себе благоприятно настроенных союзников. Стал призывать к сбору пожертвований. Стал вести переговоры со скульптором…

И нашлись единомышленники. Один из них — скульптор Иван Петрович Мартос, тот самый, прославленный, что оставил для потомков памятник Минину и Пожарскому в Москве на Красной площади. Мартос охотно внял призыву и создал проект. Он до сих пор красивым рисунком хранится в архиве Нечаева. Однако не случилось воплотиться мечте. Два министра — и просвещения, и внутренних дел — отказали «за нейдением к месту». Сия невнятица означала, по их мысли, что проект в стиле классицизма слишком красив для задонской глуши.

Но не отступился Нечаев. Как говорилось в народе — память в темени, мысль во лбу, а хотенье в сердце. Так и у Нечаева. Не перестал докучать. И сим победил…

Как разузнала С. Л. Мухина, памятник был все-таки сооружен, но не Мартосом, а А. П. Брюлловым, братом великого художника. Без всяких сетований скажем, что труд Брюллова не менее талантлив и впечатляющ.

Если кто-то из читателей был на поле Куликовой битвы, то припомните на Красном холме высокую многоуступную чугунную колонну с взметнувшимся крестом и повергнутым в одной из ниш полумесяцем… Это и есть детище забот и волнений С. Д. Нечаева. Он, кстати, и место памятнику самолично выбрал.

Но и после свершившегося не оставил забот о поле Куликовом. Пожелал продолжения своей мечте о сохранении славы предков-победителей. Пришла новая мысль: возвести храм — каменный — «над прахом воинов, убиенных на Куликовом поле». Так сам описывал свой замысел. Опять пришлось взяться за сбор средств…

Рубрика дополнений

Нечаев как археолог о многом не знал, не догадывался. Газета «Известия» в 1984 году поместила интересную статью, рассказав об итогах научной деятельности первой комплексной экспедиции на Куликовом поле, организованной Государственным Историческим музеем.

Многое в результате прояснено. Главное то, что район Куликова поля был, оказывается, заселен куда как задолго до нашествия Батыя. Заселенность эта шла еще с третьего тысячелетия до нашей эры. Узнано и то, что Древняя Русь уже в XII―XIII веках расселила здесь землепашцев. Найдены сорок поселений с остатками жилищ — с глинобитной печкой, хозяйственными сооружениями, с пыльцою ржи, пшеницы и ячменя, с обломками керамической посуды, даже стеклянные браслеты, замки и ключи, кольца от кольчуг. Были обнаружены и оборонительные сооружения.

Титулярный советник и кавалер орденов. Что еще?

Ваша твердость характера и благоразумная скрытность подают мне несомненную надежду, что я могу безопасно посоветоваться и о том, что желаю иметь ото всех сокрытым, даже от самых ближних друзей моих.

Из письма С. Д. Нечаеву Феоктиста Улегова, крепостного

Итак, имя Степана Дмитриевича Нечаева благодаря ревностным занятиям поэзией и историей становится в обществе весьма известным.

Пополнился новой записью и Послужной список. В 1817 году стал Нечаев титулярным советником по ведомству просвещения и образования.

«Я, нижеподписавшийся…»

Что окружало Нечаева в тот год, какими были настроения общества? Многое… Уже действует тайный «Союз Спасения, или Общество истинных и верных сынов отечества» — первая декабристская организация. Знал ли о ней Нечаев? Утверждать что-либо невозможно. Она была тайной. Но он был связан близкими знакомствами с некоторыми из тех, кто создавал Союз. Назовем одного из них — Федор Николаевич Глинка, полковник и поэт.

Но Нечаев многому другому — всякому и разному — свидетель был. Были у общества, в котором он неминуемо вращался, иного толка заботы и душевные томления. Журнал «Московский телеграф» язвительно живописал некоторые из них: «Древняя столица представляла в сем году зрелище довольно разнообразное. Построение модных галстуков, скачки братьев Леманов, чувствительные о них статьи в Дамском Журнале, битва Романтиков с Классиками, спор в Московских Ведомостях о способе растить волосы на плешивой голове и новополученное Бургонское — все это вместе, перемешавшись, составляло предмет разговора людей, которых жизнь есть продолжительное путешествие из гостиной в гостиную». В общем, все так, как это мог бы прочитать Нечаев чуть позже у сокашника по университету в «Горе от ума»: «Вчера был бал, а завтра будет два. Тот сватался — успел, а тот дал промах. Всё тот же толк, и те ж стихи в альбомах».

1818 год. Круто меняется жизнь Степана Нечаева — это предсказано переменами в настроениях передового общества. М. В. Нечкина в своей книге «Движение декабристов» замечает: «Эпоха, нужды времени потребовали сильной и открытой общественной деятельности и более широкого круга объектов борьбы, вдохновленной высокими общественными целями».

Нечаеву — 26 лет. По тем временам уже не молодость. Общественные деятели созревают рано. И все-таки, конечно же, молодость… Что же выбирает наш герой на переломе общественных устремлений? Высокие, но беспокойные и рыцарски смелые цели? Или столь приятственные на долгие десятилетия барственные путешествия из гостиных в гостиные?..

Ответ, нетрудно догадаться, однозначен. Степан Дмитриевич Нечаев ставит — решительно, не колеблясь — две подписи под двумя совершенно секретными бумагами. Это расписки о вступлении в тайное декабристское общество.

Союз Благоденствия — так поименовано это общество его основателями.

Первая расписка — она, правда, не более чем разрешение сделать шаг к второй: «Я, нижеподписавшийся, полагаясь на уверение, что ни в цели, ни в законах Союза Благоденствия нет ничего противного вере, отечеству и общественным обязанностям, — честным моим словом обязуюсь, если мне оные по прочтении не понравятся и я в Союз не вступлю, отнюдь не разглашать, наипаче же не порицать его». Начертав свою фамилию под этой распиской, Нечаев обретает право подписать вторую, главную. Только не сразу макнет перо в чернильницу — ему дают в зеленом переплете немалую стопу секретных рукописных листов.

Глаза впиваются в заголовок списка — «Устав Союза Благоденствия, или Зеленая книга». Еще именовали этот документ Законоположением.

Строки вослед идущего эпиграфа настраивают на торжественный лад: «Всякому же, ему же дано будет много, много взыщется от него: и ему же предаша множайше, множайше истяжут от него…»

И дальше — параграф один, который, казалось, уже сразу обо всем сказал: «Все физические существа управляются явными законами». Явными?.. Не о конституции